Неточные совпадения
Судья тоже, который только что был пред моим приходом, ездит только за зайцами,
в присутственных
местах держит собак и поведения, если признаться пред вами, — конечно, для пользы отечества я должен это сделать, хотя он мне
родня и приятель, — поведения самого предосудительного.
Место это он получил чрез мужа сестры Анны, Алексея Александровича Каренина, занимавшего одно из важнейших
мест в министерстве, к которому принадлежало присутствие; но если бы Каренин не назначил своего шурина на это
место, то чрез сотню других лиц, братьев, сестер,
родных, двоюродных, дядей, теток, Стива Облонский получил бы это
место или другое подобное, тысяч
в шесть жалованья, которые ему были нужны, так как дела его, несмотря на достаточное состояние жены, были расстроены.
С интересом легкого удивления осматривалась она вокруг, как бы уже чужая этому дому, так влитому
в сознание с детства, что, казалось, всегда носила его
в себе, а теперь выглядевшему подобно
родным местам, посещенным спустя ряд лет из круга жизни иной.
Наконец, если и постигнет такое несчастие — страсть, так это все равно, как случается попасть на избитую, гористую, несносную дорогу, по которой и лошади падают, и седок изнемогает, а уж
родное село
в виду: не надо выпускать из глаз и скорей, скорей выбираться из опасного
места…
— Попробую, начну здесь, на
месте действия! — сказал он себе ночью, которую
в последний раз проводил под
родным кровом, — и сел за письменный стол. — Хоть одну главу напишу! А потом, вдалеке, когда отодвинусь от этих лиц, от своей страсти, от всех этих драм и комедий, — картина их виднее будет издалека. Даль оденет их
в лучи поэзии; я буду видеть одно чистое создание творчества, одну свою статую, без примеси реальных мелочей… Попробую!..
А ты поступишь
в университет,
в юридический факультет, потом служи
в Петербурге, учись делу, добивайся прокурорского
места, а
родня выведет тебя
в камер-юнкеры.
Якуты, напротив, если и откочевывают на время
в другое от своей
родной юрты
место, где лучше корм для скота, но ненадолго, и после возвращаются домой.
— Мне иногда бывает страшно и до того тяжело, что я боюсь потерять голову… слишком много хорошего. Я помню, когда изгнанником я возвращался из Америки
в Ниццу — когда я опять увидал родительский дом, нашел свою семью,
родных, знакомые
места, знакомых людей — я был удручен счастьем… Вы знаете, — прибавил он, обращаясь ко мне, — что и что было потом, какой ряд бедствий. Прием народа английского превзошел мои ожидания… Что же дальше? Что впереди?
Когда совсем смерклось, мы отправились с Кетчером. Сильно билось сердце, когда я снова увидел знакомые,
родные улицы,
места, домы, которых я не видал около четырех лет… Кузнецкий мост, Тверской бульвар… вот и дом Огарева, ему нахлобучили какой-то огромный герб, он чужой уж;
в нижнем этаже, где мы так юно жили, жил портной… вот Поварская — дух занимается:
в мезонине,
в угловом окне, горит свечка, это ее комната, она пишет ко мне, она думает обо мне, свеча так весело горит, так мне горит.
Не помню, у кого именно из нашей прислуги, чуть ли не у Петра, были
в этих
местах родные, приезжавшие порой
в наш город.
По большей части история оканчивается тем, что через несколько часов шумное, звучное, весело населенное болото превращается
в безмолвное и опустелое
место… только легко раненные или прежде пуганные кулики, отлетев на некоторое расстояние, молча сидят и дожидаются ухода истребителя, чтоб заглянуть
в свое
родное гнездо…
Кончил он рассказом о
родном дяде Евгения Павлыча, начальнике какой-то канцелярии
в Петербурге — «на видном
месте, семидесяти лет, вивер, гастроном и вообще повадливый старикашка…
— Молчать! — завизжал неистовый старик и даже привскочил на
месте. — Я все знаю!..
Родной брат на Самосадке смутьянит, а ты ему помогаешь… Может, и мочеган ты не подучал переселяться?.. Знаю, все знаю…
в порошок изотру… всех законопачу
в гору, а тебя первым… вышибу дурь из головы… Ежели мочегане уйдут, кто у тебя на фабрике будет работать? Ты подумал об этом… ты… ты…
Все наши по просьбам
родных помещены, куда там просили, кроме Трубецких, Юшневских и Артамона. Они остались на
местах известного тебе первого расписания. Не понимаю, что это значит, вероятно, с почтою будет разрешение. Если Барятинского можно было поместить
в Тобольск, почему же не быть там Трубецким?!
В Красноярск Давыдов и Спиридов: следовательно, нет затруднения насчет губернских городов.
Здесь,
в степных
местах, лес
в такую диковинку и так мало его видно, что я, очутившись
в лесу, обрадовалась лесу, как чему-то
родному.
— Как тебе сказать, мой друг! Я бы на твоем
месте продала. Конечно, кабы здесь жить… хорошенькие
в твоем именье местечки есть… Вот хоть бы Филипцево… хорош, очень хорош лесок!.. Признаться сказать, и я иногда подумывала твое Чемезово купить — все-таки ты мне
родной! — ну, а пяти тысяч не дала бы! Пять тысяч — большие деньги! Ах, какие это большие деньги, мой друг! Вот кабы"Кусточки"…
Как-то не верится, что я снова
в тех
местах, которые были свидетелями моего детства. Природа ли, люди ли здесь изменились, или я слишком долго вел бродячую жизнь среди иных людей и иной природы, — как бы то ни было, но я с трудом узнаю
родную окрестность.
Поселился здесь я по многим причинам: во-первых, потому что желаю кушать, а
в Петербурге или
в Москве этого добра не найдешь сразу; во-вторых, у меня здесь
родные, и следовательно, ими уж насижено
место и для меня.
Двух-трех учителей,
в честности которых я был убежден и потому перевел на очень ничтожные
места — и то мне поставлено
в вину: говорят, что я подбираю себе шайку, тогда как я сыну бы
родному, умирай он с голоду на моих глазах, гроша бы жалованья не прибавил, если б не знал, что он полезен для службы,
в которой я хочу быть, как голубь, свят и чист от всякого лицеприятия — это единственная мечта моя…
— Не по вине моей какой-нибудь, — продолжал он, — погибаю я, а что
место мое надобно было заменить господином Синицким, ее
родным братом, равно как и до сих пор еще вакантная должность бахтинского городничего исправляется другим ее родственником, о котором уже и производится дело по случаю учиненного смертоубийства его крепостною девкою над собственным своим ребенком, которого она бросила
в колодезь; но им это было скрыто, потому что девка эта была его любовница.
— Нанял я его за трояк. Боялся доверить малому, справится ли? А Кобылин говорит: «Ручаюсь за него, как за себя!» Молодчиной малый оказался: то шагом с моим чалым, а то наметом пустит. Я ему кричу, а он и не слушает. Разговорились дорогой, и малый мне понравился. Без
места он
в то время был. Я его к себе и принанял. Как
родной он мне вскоре стал.
Парамонов тоже был уроженцем этого села, и хотя давно перенес свою торговую деятельность
в Петербург, но от времени до времени посещал
родное место и числился главным ревнителем тамошнего"корабля".
Вторая Василиса Дмитриева,
в замужестве также Есауловской станицы за казаком Григорием Федоровым, по прозванию Махичевым; да третий сын отца ее, а ей брат
родной Иван Дмитриев, по прозванию Недюжин, живет
в Есауловской же станице служилым казаком и по отъезде ее
в здешнее
место был при доме своем и к наряду
в службу
в готовности.
— И, матушка, господь с тобой. Кто же не отдавал дочерей, да и товар это не таков, чтоб на руках держать: залежится, пожалуй. Нет, по-моему, коли Мать Пресвятая Богородица благословит, так хорошо бы составить авантажную партию. Вот Софьи-то Алексеевны сынок приехал; он ведь нам доводится
в дальнем свойстве; ну, да ведь нынче родных-то плохо знают, а уж особенно бедных; а должно быть, состояньице хорошее, тысячи две душ
в одном
месте, имение устроенное.
Мне об это самое
место начальство праведное целую рощу перевело… Так полосовали, не вроде Орлова, которого добрая душа, майор, как сына
родного обласкал… А нас, бывало, выпорют, да
в госпиталь на носилках или просто на нары бросят — лежи и молчи, пока подсохнет.
Когда отец женился во второй раз, муштровала меня аристократическая
родня мачехи, ее сестры, да какая-то баронесса Матильда Ивановна, с коричневым старым псом Жужу!..
В первый раз меня выпороли за то, что я, купив сусального золота, вызолотил и высеребрил Жужу такие
места, которые у собак совершенно не принято золотить и серебрить.
— Батюшка, Глеб Савиныч! — воскликнул дядя Аким, приподнимаясь с
места. — Выслушай только, что я скажу тебе… Веришь ты
в бога… Вот перед образом зарок дам, — примолвил он, быстро поворачиваясь к красному углу и принимаясь креститься, — вот накажи меня господь всякими болестями, разрази меня на
месте, отсохни мои руки и ноги, коли
в чем тебя ослушаюсь! Что велишь — сработаю, куда пошлешь — схожу; слова супротивного не услышишь! Будь отцом
родным, заставь за себя вечно бога молить!..
— Гриша, — сказал неожиданно Глеб, — ты, Гриша, заступишь теперь мое
место, будешь жить все одно, как сын
родной в дому…
Как ни переполнено было сердце старушки, как ни заняты были мысли ее предстоящей разлукой с приемышем, к которому привыкла она почти как к
родному детищу, но
в эту минуту все ее чувства и мысли невольно уступили
место удивлению: так поразила ее необыкновенная щедрость Глеба. Ободренная этим, она сказала...
— Ты у меня нынче ни с
места! Петр, Василий и снохи, может статься, не вернутся: заночуют
в Сосновке, у жениной
родни; останется одна наша старуха: надо кому-нибудь и дома быть; ты останешься! Слышишь, ни с
места! За вершами съездишь, когда я и Ванюшка вернемся с озера.
Ну-с, расхаживал я, расхаживал мимо всех этих машин и орудий и статуй великих людей; и подумал я
в те поры: если бы такой вышел приказ, что вместе с исчезновением какого-либо народа с лица земли немедленно должно было бы исчезнуть из Хрустального дворца все то, что тот народ выдумал, — наша матушка, Русь православная, провалиться бы могла
в тартарары, и ни одного гвоздика, ни одной булавочки не потревожила бы,
родная: все бы преспокойно осталось на своем
месте, потому что даже самовар, и лапти, и дуга, и кнут — эти наши знаменитые продукты — не нами выдуманы.
Гаврило. Будешь сердиться от такой-то жизни. Уж хоть ты-то ее не огорчай! Я бы, кажется, на твоем
месте… Вот скажи она мне: пляши, Гаврило, — я плясать, поди
в омут — я
в омут. Изволь, мол, моя
родная, изволь. Скажи мне, Вася, какой это такой секрет, что одного парня девушки могут любить, а другого ни за что на свете?
— Что делать, — говорил он, — выписали меня из гошпиталя…
Родных никого… Пристанища нет… Я к тому, к другому… Так и так, мол, нельзя ли местишко… А он, кому говорил-то, посмотрит на ногу, покачает головой, даст там пятак — гривенник, и шабаш… Рубля два
в другой раз наподают… Плюнул это я
места искать…
В приют было раз зашел, прошусь, значит, раненый, говорю.
Феона. Да уж верно, коли я говорю. Не
в первый раз ему Москву-то страмить. Он, было, и за богатеньких брался, ума-то у него хватало, да
местах в трех карету подали; вот теперь уж другое грезит. «Изберу я себе из бедных, говорит, повиднее. Ей моего благодеяния всю жизнь не забыть, да и я от ее
родных что поклонов земных увижу! Девка-то девкой, да и поломаюсь досыта».
Федор и Параша просто ревели, прощались с белым светом и со всеми
родными, и
в иных
местах надобно было силою заставлять их идти вперед; но мать моя с каждым шагом становилась бодрее и даже веселее.
Лотохин. Так вот, изволите видеть, много у меня родственниц. Рассеяны они по разным
местам Российской империи, большинство, конечно,
в столицах. Объезжаю я их часто, я человек сердобольный, к
родне чувствительный… Приедешь к одной, например, навестить, о здоровье узнать, о делах; а она прямо начинает, как вы думаете, с чего?
К приезду дедушки
в дом съезжались ближайшие
родные: два его племянника Петр и Иван Неофитовичи и
родная племянница Анна Неофитовна. Любовь Неофитовна, по отдаленности
места жительства, приезжала только крестить моих братьев и сестер вместе с дядею Петром Неофитовичем.
Мебель у него стояла порядочная, хотя и подержанная, и находились, кроме того, некоторые даже дорогие вещи — осколки прежнего благосостояния: фарфоровые и бронзовые игрушки, большие и настоящие бухарские ковры; даже две недурные картины; но все было
в явном беспорядке, не на своем
месте и даже запылено, с тех пор как прислуживавшая ему девушка, Пелагея, уехала на побывку к своим
родным в Новгород и оставила его одного.
Он затосковал по
родным местам;
в два месяца неприятное воспоминание о новой дороге улеглось, и он стал чванливо расхваливать «свое
место».
Рыжову вышла прекрасная линия приблизиться к началу градской власти и, не расставаясь с
родным Солигаличем, стать на четвертую ступень
в государстве:
в Солигаличе умер старый квартальный, и Рыжов задумал проситься на его
место.
С просьбами о
месте Прасковья Михайловна послала письма ко всем своим
родным и знакомым,
в том числе и к Сергию.
Зачем такой вопрос?.. ты знала,
Что не имею я ни друга, ни
родни,
Ни
места в целом королевстве, где б
Я мог найти приют.
От родины далеко,
Без помощи, среди чужих людей
Я встречу смерть. Прощайте, золотые
Мечты мои! Хотелось бы пожить
И выслужить себе и честь и
местоПочетное. Обзавестись хозяйкой
Любимою, любить ее, как душу,
Семью завесть и вынянчить детей.
Да не дал Бог — судьба не то судила,
Судила мне лежать
в земле сырой,
Похоронить и молодость и силу
Вдали от стен
родного пепелища!
В глазах темно, то ночь ли наступает,
Иль смерть идет, не знаю.
Между отцом и сыном происходит драматическое объяснение. Сын — человек нового поколения, он беззаботно относится к строгой вере предков, не исполняет священных обрядов старины,
в его черствой, коммерческой душе нет уже
места для нежных и благодарных сыновних чувств. Он с утра и до вечера трудится, промышляя кусок хлеба для себя и для семьи, и не может делиться с лишним человеком. Нет! Пускай отец возвращается назад,
в свой
родной город: здесь для него не найдется угла!..
Вот он и едет
в Крутогорск, где у него есть
родные, «которыми, следовательно, уж насижено
место и для него…» Здесь он кое-как служит, как и все, но главным образом злобствует против всех, стараясь выставить собственное превосходство и несправедливость судьбы.
Это случилось лет тридцать назад, и из трех участников экспедиции остался
в живых только один я. Да, их, моих товарищей, уже нет,
родной край далеко-далеко, и я часто вызываю мысленно дорогие тени моего детства и мысленно блуждаю
в их обществе по
родным местам, освященным воспоминаниями первой дружбы.
Добывали
места для
родниИ
в сенате на пользу отчизны
Подавали свой голос они.
— Мое, брат,
место завсегда при мне, — отвечал Микешка. — Аль не знаешь, какой я здесь человек? Хозяйский шурин, Аксинье Захаровне брат
родной. Ты не смотри, что я
в отрепье хожу… — свысока заговорил Микешка и вдруг, понизив голос и кланяясь, сказал: — Дай, Алексей Трифоныч, двугривенничек!
Тихой радостью вспыхнула Дуня, нежный румянец по снежным ланитам потоком разлился. Дóроги были ей похвалы Аграфены Петровны. С детства любила ее, как
родную сестру,
в возраст придя, стала ее всей душой уважать и каждое слово ее высоко ценила. Не сказала ни слова
в ответ, но, быстро с
места поднявшись, живо, стремительно бросилась к Груне и, крепко руками обвив ее шею, молча прильнула к устам ее маленьким аленьким ротиком.
— И что ж,
в самом деле, это будет, мамынька! — молвила Аграфена Петровна. — Пойдет тут у вас пированье, работникам да страннему народу столы завтра будут, а он, сердечный, один, как оглашенный какой, взаперти. Коль ему
места здесь нет, так уж
в самом деле его запереть надо. Нельзя же ему с работным народом за столами сидеть, слава пойдет нехорошая. Сами-то, скажут,
в хоромах пируют, а брата
родного со странним народом сажают. Неладно, мамынька, право, неладно.